[(SIC)]

Тут, пожалуй, все ясно. Такой человек не мог предвидеть возможности катастро-фы, заложенной в программе, да и в самом реакторе.
— Но почему же он взялся не за свое дело? — воскликнет недоумевающий чита-тель.
— Потому что престижно, денежно, удобно,— отвечу я.— А зачем за это дело взялись Майорец, Щербина? Этот вопрос и перечень имен можно продолжить...
В ВПО Союзатомэнерго—объединении Министерства энергетики и электрифи-кации СССР, эксплуатирующем АЭС и фактически отвечающем за все действия экс-плуатационного персонала, руководителем был Г. А. Веретенников, человек, никогда не работавший на эксплуатации атомных станций. С 1970 по 1982 годы он работал в Госплане СССР вначале главным специалистом, а затем начальником подотдела в От-деле энергетики и электрификации. Занимался вопросами планирования поставок оборудования для атомных станций. Дело поставок по разным причинам шло плохо. Из года в год недопоставлялось до 50 процентов запланированного оборудования.
Веретенников часто болел, у него была, как говорили, слабая голова, спазмирова-ли сосуды мозга. Но внутренняя установка на занятие высокой должности была в нем, видимо, сильно развита. В 1982 году, включив все свои связи, он занял освободив-шуюся совмещенную должность заместителя министра — начальника объединения Союзатомэнерго. Она оказалась ему не по силам даже чисто физически. Снова нача-лись спазмы сосудов мозга, обмороки, длительные лежания в кремлевской больнице.
Один из старых работников Главатомэнерго Ю. А. Измайлов шутил по этому по-воду:
— У нас при Веретенникове отыскать атомщика в главке, понимающего толк в реакторах и ядерной физике, почти невозможно. Зато невероятно раздулись бухгалте-рия, отдел снабжения и плановый отдел...
В 1984 году должность-приставку «замминистра» сократили, и Веретенников стал просто начальником объединения Союзатомэнерго. Удар этот был для него по-хлеще Чернобыльского взрыва. У него участились обмороки, и он вновь лег в больни-цу.
Начальник производственного отдела Союзатомэнерго Е. С. Иванов оправдывал незадолго до Чернобыля участившиеся аварийные ситуации на атомных станциях:
— Ни одна АЭС не выполняет до конца технологический регламент. Да это и не-возможно. Практика эксплуатации постоянно вносит свои коррективы...
Только ядерная катастрофа в Чернобыле решила судьбу Веретенникова. Его ис-ключили из партии и освободили от должности начальника Союзатомэнерго. Прихо-дится сожалеть, что наших бюрократов можно извлекать из мягких начальственных кресел лишь с помощью взрывов...
В Госатомэнергонадзоре собрался довольно грамотный и опытный народ во главе с председателем Комитета Е. В. Куловым, опытным физиком-ядерщиком, долгое время до того работавшим на атомных реакторах Минсредмаша. Но как ни странно, и Кулов оставил без внимания сырую программу испытаний из Чернобыля. Почему, спрашивается? Ведь Положением о Госатомэнергонадзоре, утвержденным Постановлением Совета Министров СССР от 4 мая 1984 года № 409, предусматривалось, что главными задачами Комитета являются:
Государственный надзор за соблюдением всеми министерствами, ведомствами, предприятиями, организациями, учреждениями и должностными лицами установлен-ных правил, норм и инструкций по ядерной и технической безопасности при проекти-ровании, сооружении и эксплуатации объектов атомной энергетики.
Комитету дано также право, в частности, в пункте «ж»: применять ответственные меры, вплоть до приостановки работы объектов атомной энергетики, при несоблюдении правил и норм безопасности, обнаружении дефектов оборудования, недостаточной компетентности персонала, а также в других случаях, когда создается угроза эксплуатации этих объектов...
Помнится, на одном из совещаний в 1984 году Е. В. Кулов, только назначенный тогда председателем Госатомэнергонадзора, так разъяснил собравшимся атомным энергетикам свои функции:
— Не думайте, что я буду за вас работать. Образно говоря, я милиционер. Мое дело: запрещать, отменять неправильные ваши действия...
К сожалению, и как «милиционер» Е. В. Кулов в случае с Чернобылем не срабо-тал...
Что же помешало ему приостановить работы на четвертом энергоблоке Черно-быльской АЭС? Ведь программа испытаний не выдерживала критики...
А Гидропроекту и Союзатомэнерго что помешало?
Никто не вмешался, будто сговорились. В чем же тут дело? А дело тут в заговоре умолчания. В отсутствии гласности отрицательного опыта. Нет гласности — нет уро-ков. Ведь об авариях на АЭС последние 35 лет никто друг друга не оповещал, никто не требовал учитывать опыт этих аварий в своей работе. Стало быть, аварий не было. Все безопасно, все надежно... Но не зря ведь Абуталиб сказал: «Кто выстрелит по Про-шлому из пистолета, по тому Будущее выстрелит из пушки». Я бы перефразировал специально для атомных энергетиков: «по тому Будущее ударит взрывом атомного реактора... Ядерной катастрофой...»
Тут необходимо добавить еще одну деталь, которая не нашла отражения ни в од-ном из технических отчетов о происшедшем. Вот эта деталь: режим с выбегом ротора генератора, используемый в одной из подсистем быстродействующей системы аварий-ного охлаждения реактора (САОР), планировался заранее и не только нашел отраже-ние в программе испытаний, но и был подготовлен технически. За две недели до экс-перимента на панели блочного щита управления четвертого энергоблока была врезана кнопка «МПА» (максимальной проектной аварии), сигнал от нажатия которой задействовали лишь во вгоричные электроцепи, но без контрольно-измерительных приборов и насосной части. То есть сигнал от этой кнопки был чисто имитационный и проходил «мимо» всех основных уставок и блокировок атомного реактора. Это была серьезная ошибка.
Поскольку началом максимальной проектной аварии считается разрыв всасы-вающего или напорного коллектора диаметром 800 миллиметров в прочно-плотном боксе, то уставками на срабатывание аварийной защиты (АЗ) и системы САОР явля-лись:
— снижение давления на всасывающей линии главных циркуляционных насосов,
— снижение перепада «нижние водяные коммуникации — барабаны-сепараторы»,
— повышение давления в прочно-плотном боксе.
При достижении этих уставок в нормальном случае срабатывает аварийная защи-та (АЗ). Все 211 штук поглощающих стержней падают вниз," врубается охлаждающая вода от емкостей САОР, включаются аварийные насосы техводоснабжения и развора-чиваются дизель-генераторы надежного электропитания. Включаются также насосы аварийной подачи воды из бассейна-барбатера в реактор. То есть средств защиты бо-лее чем достаточно, если они задействованы и сработают в нужный момент...
Так вот — все эти защиты и надо было завести на кнопку «МПА». Но они, к ве-ликому сожалению, были выведены из работы из опасения теплового удара по реакто-ру, то есть поступления холодной воды в горячий реактор. Эта хилая мысль, видимо, загипнотизировала и руководство АЭС (Брюханов, Фомин, Дятлов), и вышестоящие организации в Москве. Таким образом была нарушена святая святых атомной техноло-гии. Ведь если максимальная проектная авария была предусмотрена проектом, значит, она могла произойти в любой момент. И кто же давал в таком случае право лишать реактор всех предусмотренных проектом и правилами ядерной безопасности защит? Никто не давал. Сами себе разрешили...
Но спрашивается, почему безответственность Госатомэнергонадзора, Гидропро-екта и Союзатомэнерго не насторожила директора Чернобыльской АЭС Брюханова и главного инженера Фомина? Ведь по несогласованной программе работать нельзя. Кто же такие Брюханов и Фомин? Что это за люди, что за специалисты?
Познакомился я с Виктором Петровичем Брюхановым зимой 1971 года, приехав на площадку строительства АЭС, в поселок Припять, прямо из московской клиники, где лечился по поводу лучевой болезни. Чувствовал я себя еще плохо, но ходить мог и решил, что, работая, приду в норму быстрее.
Дав подписку, что покидаю клинику по собственному желанию, я сел в поезд и нутром уже был в Киеве. Оттуда на такси за два часа домчал до Припяти. В дороге не-сколько раз мутило сознание, тошнота, головокружение. Но тянуло к работе, назначе-ние на которую получил незадолго до болезни.
Лечился я в той самой шестой клинике Москвы, куда через пятнадцать лет приве-зут смертельно облученных пожарников и людей эксплуатационного персонала, по-страдавших при ядерной катастрофе четвертого энергоблока...
А тогда, в начале семидесятых, на месте будущей АЭС еще ничего не было. Рыли котлован под главный корпус. Вокруг — редкий молодой сосняк, как нигде в другом месте, пьянящий воздух. Эх, знать бы заранее, где не стоит начинать рыть котлованы!
Еще при подъезде к Припяти обратил внимание на песчаную холмистую мест-ность, поросшую низкорослым лесом, частые проплешины чистого желтого песка на фоне темно-зеленого мха. Снега нет. В иных местах, пригретая солнцем, зеленела тра-ва. Тишина и первозданность.
— Бросовые земли,— сказал таксист,— но древние. Здесь, в Чернобыле, князь Святослав невесту себе выбирал. Норовистая, говорят, была невеста... Более тысячи лет этому маленькому городку. А ведь выстоял, не умер...
Зимний день в поселке Припять был солнечный и теплый. Так здесь часто бывало и потом. Вроде зима, а все время весной пахнет. Таксист остановился возле длинного деревянного барака, в котором временно расположились дирекция строящейся АЭС и управление строительством.