[(SIC)]

Данных для доклада было явно маловато. Справку построил, исходя из взрыва бака СУЗ, возможного взрыва в нижнем сливном коллекторе с последующим разгоном и взрывом реактора. Но перед взрывом наверняка имел место сброс пара через предохранительные клапаны в бассейн-барбатер. Тогда объяснимы взрыв в прочно-плотном боксе и разрушение помещений ГЦН...
Как выяснилось позже, я был не так уж далек от истины. Во всяком случае, взрыв реактора я угадал,
В одиннадцать утра Решетников сообщил, очень волнуясь, что удалось с трудом по «ВЧ» переговорить с Припятью. Активность над реактором — 1000 рентген в се-кунду...
Я сказал, что это явное вранье, ошибка на два порядка. Может, десять рентген в секунду. В работающем реакторе активность достигает тридцати тысяч рентген в час, как в ядре атомного взрыва.
— Значит, реактор разрушен? — спросил я.
— Не знаю, — загадочно ответил Решетников.
— Разрушен, — уже твердо, и скорее сам себе, сказал я. -- Значит, взрыв. Обор-вало все коммуникации... Я представил весь ужас катастрофы.
— Бросают песок, — снова загадочно сказал Решетников.—Ты атомщик... Что еще можешь посоветовать кинуть в реактор, чтобы заглушить его?
— Был у нас лет двадцать назад разгон на мгновенных нейтронах на вскрытом аппарате. Мы тогда с отметки центрального зала бросали в корпус реактора мешки с борной кислотой. Заглушили... Здесь, я думаю, надо бросать карбид бора, кадмий, ли-тий — отличные поглощающие материалы...
— Немедленно доложу Щербине.
29 апреля утром Решетников сообщил мне, что заместитель министра Садовский по нашей справке доклады^ вал о случившемся в Чернобыле секретарям ЦК КПСС В. И. Долгих и Е. К. Лигачеву.
Далее стало известно о пожаре на крыше машзала, о частичном обрушении кров-ли.
В последние дни в Москве, в министерстве, стало окончательно ясно, что на Чер-нобыльской АЭС произошла ядерная катастрофа, какой не было равных в атомной энергетике.
Сразу же в Минэнерго СССР организовали срочную и массированную перебро-ску специальной строительной техники и материалов в Чернобыль через Вышгород. Снимали отовсюду и переправляли в район катастрофы: миксеры, бетоноукладчики, краны, бетононасосы, оборудование бетонных заводов, трайлеры, автотранспорт, бульдозеры, а также сухую бетонную смесь и другие строительные материалы...
Я поделился с Решетниковым своими опасениями: если активная зона проплавит под собой бетон и соединится с водой в бассейне-барбатере, будет страшный тепловой взрыв и радиоактивный выброс. Чтобы этого не произошло, надо срочно слить воду из бассейна.
— А как подступиться? — спросил Решетников,
— Если подступиться нельзя, надо стрелять кумулятивными снарядами. Они прожигают танковую броню, а бетон тем более прожгут...
Мысль была передана Щербине...
29 апреля 1986 года Правительственная комиссия оставила Припять и переехала в Чернобыль.
Свидетельствует Г. А. Шашарин;
«26 апреля я принял решение останавливать первый и второй блоки. Примерно, в 21.00 начали останавливать и где-то к двум ночи 27 апреля остановили. Я приказал на каждый реактор добавить в пустые каналы равномерно по активной зоне по 20 штук дополнительных поглотителей. Если пустых каналов нет, извлечь топливные сборки и вместо них вставить ДП. Таким образом искусственно увеличивался оперативный запас реактивности,
Ночью 27 апреля сидели я, Сидоренко, Мешков и Легасов и думали, что же по-служило причиной взрыва. Грешили на радиолитический водород, но потом я почему-то вдруг подумал, что взрыв был в самом реакторе. Отчего-то вот пришла такая мысль. Предполагали также, что диверсия. Что в центральном зале на привода СУЗ навесили взрывчатку и... выстрелили их из реактора. Это и привело к мысли о разгоне на мгно-венных нейтронах. Тогда же, ночью 27 апреля, доложил ситуацию В. И. Долгих. Он спросил: может ли быть еще взрыв? Я сказал, что нет. Мы уже к этому времени проме-рили вокруг реактора интенсивность нейтронного потока. Было не более 20 нейтронов на квадратный сантимер в секунду. Со временем стало 17—18 нейтронов. Это говорило о том, что реакции как будто нет. Правда, измеряли с расстояния и сквозь бетон. Какова же была подлинная плотность нейтронов, — неизвестно. С вертолета не мерили...
В ту же ночь определил минимум оперативного персонала, необходимого для об-служивания первого, второго и третьего блоков. Составил списки, передал Брюханову для исполнения.
29 апреля, уже на совещании в Чернобыле, я выступил и сказал, что надо остано-вить все остальные 14 блоков с реактором РБМК. Щербина молча слушал, потом, по-сле совещания, когда выходили, сказал мне:
— Ты, Геннадий, того, не поднимай шум. Понимаешь, что значит оставить страну без четырнадцати миллионов киловатт установленной мощности?..»
В Минэнерго СССР и у нас в Главстрое организовано непрерывное дежурство, контроль грузопотоков на Чернобыль, удовлетворение первоочередных нужд.
Выяснилось, что нет механизмов с манипуляторами для сбора радиоактивных де-талей (кусков топлива и графита). По всей площадке вокруг аварийного блока и значительно дальше взрывом разбросало реакторный графит и обломки топлива.
В армии таких роботов также не оказалось. Договорились с одной из фирм ФРГ о закупке за миллион золотых рублей трех манипуляторов для сбора топлива и графита на территории АЭС.
В ФРГ срочно вылетела группа наших инженеров во главе с главным механиком Союзатомэнергостроя Н. Н. Константиновым для обучения работе на роботах и при-емки изделий.
К сожалению, использовать роботы по назначению так и не удалось. Они были рассчитаны для работы на ровненькой площадке, а в Чернобыле — сплошные завалы. Тогда забросили их на кровлю для сбора топлива и графита на крыше деаэраторной этажерки, но роботы запутались там в шлангах, оставленных пожарниками. В итоге пришлось собирать топливо и графит руками. Но тут я несколько забежал вперед...
Первого, второго и третьего мая дежурил в Главстрое — контроль грузопотоков в Чернобыль. Связи с Чернобылем практически не было.
4 мая 1986 года Свидетельствует Г. А. Шашарин;
«Четвертого мая нашли задвижку, которую надо было открыть, чтобы слить воду из нижней части бассейна-барбатера. Воды там было мало. В верхний бассейн загля-нули через дырку резервной проходки. Там воды не было. Я достал два гидрокостюма и передал их военным. Открывать задвижки шли военные. Использовали также пере-движные насосные станции и рукавные ходы. Новый председатель Правительственной комиссии И. С. Силаев уговаривал: кто откроет, в случае смерти — машина, дача, квартира, обеспечение семьи до конца дней. Участвовали: Игнатенко, Сааков, Бронников, Грищенко, капитан Зборовский, лейтенант Злобин, младшие сержанты Олейник и Навава...»
В субботу 4 мая из Чернобыля прилетели Щербина, Майорец, Марьин, Семенов, Цвирко, Драч и другие члены Правительственной комиссии. В аэропорту «Внуково» их встречал спецавтобус и всех увез в 6-ю клинику, кроме М. С. Цвирко, который вы-звал служебную машину и смог уехать отдельно...
Свидетельствует М. С. Цвирко:
«Прилетели в Москву, а у меня давление страшно поперло. Произошло кровоиз-лияние в оба глаза. Пока в аэропорту „Внуково" собирали прибывших для отправки автобусом в 6-ю клинику, я вызвал свою служебную машину и поехал в свое привыч-ное 4-е Главное управление при Минздраве СССР. Врач спросил, почему у меня крас-ные глаза. Я сказал, что прострелило (кровоизлияние) в оба глаза, видимо, очень высо-кое давление. Врач замерил, оказалось: двести двадцать на сто десять. Потом уже я уз-нал, что радиация здорово нагоняет давление. Говорю врачу, что я из Чернобыля, что, видимо, облучился. Прошу проверить. Врач сказал мне, что они здесь не умеют лечить от радиации, и что мне надо ехать в 6-ю клинику. Тогда я попросил врача все-таки проверить мои данные. Он дал направление, я сдал кровь и мочу и пошел домой. Дома я хорошенько помылся. Перед отъездом я еще хорошо помылся в Чернобыле и Киеве. И стал отлеживаться. Но меня уже разыскивали. Позвонили и сказали, чтобы я срочно отправлялся в 6-ю клинику. Мол, там меня ждут. С большой неохотой при. ехал туда. Говорю:
— Я из Чернобыля, из Припяти.
Меня направили в приемный покой. Дозиметрист обнюхал меня датчиком. Вроде чисто. Я ведь хорошо перед этим отмылся, а волос у меня нет.
В 6-й клинике я увидел зам. министра А. Н. Семенова. Его уже остригли под ма-шинку как тифозного больного. Он жаловался, что после того, как полежал на койке, голова стала грязнее, чем раньше. Их, оказывается, положили на койки, на которых до того лежали пострадавшие пожарные и операторы, привезенные сюда 26 апреля. Вы-ходит, белье на койках не меняли и прибывшие загрязнялись радиацией друг от друга через постельное белье. Я категорически настаивал, чтобы меня отпустили, и вскоре я уехал домой. Там и отлежался...»